Последний скоморох памяти Б. У. Кашкина

РУССКИЙ ФЛУКСУС И УСТНЫЙ АВАНГАРД
Провинциальным гениям суждено умирать в безвестности.
Поэтому даже на родине, в Свердловске сейчас мало кто знает про Б. У. Кашкина (1938–2005) — фотографа-абстракциониста, поэта-концептуалиста, художника-перформансиста и много чего еще. Перебаламутившего умы не одному поколению земляков и превратившего себя в персонажа, при жизни известного пол-России (разумеется, не в российской столице, а по ту сторону Уральских гор). Все его творения были раздарены случайным зрителям, уличные росписи стерлись, а прочие архивы похоронены в мастерской, на месте которой сейчас высится новёхонький «Губернский банк».
Но сначала — толика этнографии. Чем отличается «глубинка» от «столицы»?
М. Гробман в своей истории «второго русского авангарда» чётко разделяет московских художников той поры: вот это «официальное» искусство, это вот «левый МОСХ», это собственно «авангард», а остальное прочее — самодеятельное «неофициальное» искусство. Справедливо пишет: «Иногда значительность художника длилась всего несколько лет, не более». И чтобы понять, чем примечательна та или иная художническая биография, приходится предпринимать чуть ли не археологические раскопки.
Однако, вышеприведённая волюнтаристская классификация к Свердловску не приложима. Столичная сегрегация в провинции отсутствовала начисто. Всё было первобытно перемешано. Все поддерживали всех. Все на всех влияли. Собирались в мастерских, съезжались на дачах и постоянно писали портреты друг дружки.
Шедевры производились не для выставок. Кроме Союза художников (СХ) и ВНИИТЭ (филиала Института технической эстетики) никаких «институций» и «галерей» в Свердловске не было, «арт-рынка» тоже, и даже отделения фонда Сороса в «перестройку» не завелось. Поэтому тогдашнее «искусство» невозможно вычленить из «жизни». Когда сам я оказался в Москве, меня поражало: почему здесь всё не по-настоящему? Почему человек-собака Кулик не бегает дома на четвереньках и не кусает за бочок свою жену Бредихину Люду?
— Всё, что мы делали, — говорит мой земляк Жуков (о нём речь впереди), — мы делали как аргументы в подвальных спорах. А куда еще? На выставках это ж не выставляли! Поэтому чаще всего материалы брались на помойке, а потом это снова на помойку же и попадало. Ибо хранить было негде и никакой «цены» наши творения не имели!.. Или делалось так: поплевал на бумажку, смял её, назвал как-то — и всё! И куда её? Чего это такое?
У Б. У. Кашкина даже существовала «теория помойки»: насколько любой кусок её (случайной неэстетизированной реальности) гармоничнее, чем изнасилованный авторским видением.
Свой сказ о свердловских авангардистах начнём, понятно, с Б. У. Кашкина. И тут же на поверхность вылазит целая охапка методологических проблем.
«Абстракционистом», «концептуалистом» и «перформансистом» я обозвал Б. У. Кашкина ради читательского оболванивания. Сильно упрощая. Описать то, чем он занимался, довольно сложно. Во-первых, никакой подходящей и употреблявшейся в те времена терминологии не существовало, а называть это задним числом «перформансами» язык не поворачивается. Во-вторых, Б. У. Кашкин занимался всем сразу. И это было принципиальное смешение жанров и несоблюдение границ (как во «Флуксусе»). Говорил: — Надо делать что-то своё, шаг влево или шаг вправо!.. В-третьих, сам он ничего не делал своими руками, а его анекдотичные идейки реализовывали временные сборища случайных помощников (анонимов и непрофессионалов). Оттого внешне это неоднородно и непрезентативно. Провинциальный концептуализм в обличье неопримитивизма. Антиэлитарное анонимное коллективное творчество. С песнями и плясками. К тому же, как уже было сказано, не сохранившееся. Потому и приходится заменять устной традицией.

АНЕКДОТЫ ИЗ ЖИЗНИ Б. У. КАШКИНА
«Букашка» по-русски — маленькое насекомое, «какашка» — такого же размера экскремент. В стародавние времена говорили: без бумажки ты — какашка (или букашка), а с бумажкой — человек…
Б. У. Кашкин (до 1989 г. — К. Кашкин, наст. имя — Евгений Малахин) полжизни проработал инженером-энергетиком в институте «Уралтехэнерго» (подразделении ОРГРЭС — Организации рационализации государственных районных электрических станций и сетей). Ездил налаживать ТЭС и ГРЭС. Как все тогдашние «физики», был «лириком». Фотолюбителем и стихоплётом.
Первую самостоятельную разработку по окончании института будущий инженер человеческих душ окрестил Пультом Управления Корректировок (сокращенно — ПУК-1), после чего коллеги стали поручать ему придумывать стихотворные поздравления начальству и заглавия для стенгазет.
В 1970-е экспериментировал над фотоматериалами — фотографируя вольнодумные тогда акты и ню, предпечатно кипятил негативы или поливал их кислотой. С той поры сохранился такой анекдот. Привел Малахин к себе в подвал бесстыжую парочку. А они так увлеклись своим делом, что сразу про фотографа забыли. Потом натурщица заметила его краем глаза и говорит партнеру: «Ну ты не части, не части, человек-то работает!»
Разбрызгивал Малахин не только кислоту. В моде тогда был американский «дрипинг» (от to drip — капать), «живопись действия» или иначе «абстрактный экспрессионизм». Посредством которого ЦРУ вознамерилось придушить закостеневший советский «социалистический реализм». Малахин, желая скрестить иностранные формы и родные традиции, занялся производством икон — поливал холсты половыми эмалями (аутентичными красками, которые можно было купить в магазинах). Параллельно вырезал из кухонных досок абстрактные иконоподобные рельефы, на которых рисовал супрематические проуны.
Это было распространённым явлением. Днём художники ваяли «на заказ» портреты Ленина, а вечерами в мастерских живописали «для души» библейские сюжеты.
По свои фотоопыты Малахин говорил примерно так:
— Классическая фотография, как повсеместно считается, должна быть резкой, глянцевой и мелкозернистой. Так называемый «фотохудожник» придирчиво выбирает сюжет, наводит на резкость, кадрирует, при печати снова режет кадр сообразно своему вкусу и называет это «художественной фотографией»... Гораздо более художественно было бы завязать глаза и щелкать, что попадется, не целясь. Когда он кадрирует, то из бесконечного идеально организованного окружения вырывает кусочек, который считает единственно удачным. Кадрировка — вообще антихудожественна! Надо наугад снимать!.. Я приходил в мастерские к знакомым и, не глядя в видоискатель, отщелкивал целые пленки, а потом склеивал фотографии подряд, в складень... Или экспонировал всё на один лист, чтобы получился «Чёрный фотографический квадрат»... Потом стал варить плёнку в надежде, что природа сама за меня сделает всё, что нужно. Полагал, что технический приём может сойти за приём художественный! Но ошибался... Художник Жуков, например, сколько ни гнет свои проволочки, это так и остается техническим приёмом!.. Свои варёнки я называл «Случаи». А Бирюков без моего ведома назвал их «Казусами». Я его за это ругал. А после складней стал фотокнижки делать...
Раздавал неграмотным детям печатные машинки, а потом тиражировал сборники их сочинений. От фотокниг Малахин перешёл к собственно стишкам. В 1980-е гг. основанное уже К. Кашкиным издательство «Кашкинская Книга» выпустило более 20 стихотворных самиздатских книжек (в основном просветительского и природоохранного содержания):
«Если взять цифру Пять
И поделить на Два притом,
Два нам придётся сперва получать,
А Пять уж потом!»
Впоследствии «Начала Кашкина», «Слова Кашкина», «Притчи Кашкина» и др. книжки были объединены в «Систему Обучения Кашкина, Снабженную Соответствующими Стереотипными Рисунками (сокр. СОК СССР)».
Однако, ни одно государственное издательство не печатало его. Он вздыхал, лёжа на оттоманке, чесал в голове и говорил:
— Ну чего они понимают!..
Здесь необходимо напомнить, что в те стародавние времена самовольное тиражирование текстов было в СССР затруднено. Не так, конечно, как описывают сейчас. Но песни для публичного исполнения необходимо было визировать («литовать») в специальном госучреждении Главлите. Копировальная техника имелась лишь в закрытых НИИ — сугубо для размножения технической документации и чертежей (по специальному разрешению).
Сначала Кашкин собственноручно перепечатывал свои книжки на пишущей машинке (по 6 экз. через копирку). А потом потребность огласки своих творений приняла у Кашкина весьма оригинальную форму удовлетворения. В какой-то момент ему надоело, что каждодневные гости сидят без дела, и он стал давать всем разрисовывать имевшиеся в подвале кухонные доски (из которых супрематические иконы резал). Иллюстрировать его стишки:
«Я с животными дружу,
Грушу отдаю ежу,
Добрый ежик, сев на кочку,
Всем отрежет по кусочку».
Тут подоспела «перестройка». СССР — так или иначе — рухнул. Новый мир предлагал советским людям новые роли: «бандит», «брокер», «рок-музыкант», «андерграундный художник», «кришнаит» или «гомосексуалист». Женщины могли стать «челноками» (возить пуховики из Китая) или «интердевочками» (о такой карьере мечтало большинство школьниц). Однако наши сограждане не могли оперативно решить, в кого им перевоплощаться... Жизнь выплеснулась на улицы. Население ходило не в музеи, а на митинги — выявлять «выдвиженцев партаппарата» — а послонявшись без дела, шло в подвал к Б. У. Кашкину.
Когда разрисованных ими досок скопилось в избытке, посыпались приглашения на первые «левые» выставки, где, как правило, просили и стихи почитать. Глотка, отвыкшая голосить в годы отсутствия «гласности», заставила прибегнуть к простейшему музыкальному сопровождению, и вскоре вокруг Б. У. Кашкина скопилась могучая кучка любителей какофонии. Простодушная публика просила продать понравившиеся им картинки, после чего досочки стали раздаривать.
— Моя любимая поговорка, — говорил Б. У. Кашкин, — у меня денег не было, нет и не будет!.. А мне их и не надо!!! Это не «картины», бессмысленно выискивать среди них «качественные» и «некачественные», красивые и безобразные. Все они одинаково безыскусны, как и их тексты. Вот, например: «Эфиоп Сергеич Пушкин / обожал девичьи ножки»... Любое стихотворенье того же Пушкина безусловно лучше!.. Главное в них именно игра, дарение досочек, то, что с вас не хотят содрать деньги за «искусство», а наоборот — сами дарят, бескорыстно! Притом, никому ничего не навязывают. Картинки дарятся только тем, кому они нравятся...
Регулярные раздаривания Б. У. Кашкин придумал ради иллюстрации своих воззрений и в пику своему другу кузнецу Лысякову, с которым ходил по четвергам в баню. Покуда они не поругались на почве искусства. Тогда появились первые кооперативы, кузнечный бизнес Лысякова процветал, и он декларировал: искусство — то, что приносит доход. То, что сделано крепко и на века! Материальное произведение, которое должно и можно продать!.. А Б. У. Кашкин парировал: искусство — не вещь, а идея! Акт коммуникации, безвозмездного обновления восприятия мира в голове конкретного индивида, это самое искусство воспринявшего!..
В 1988 г. Б. У. Кашкин организовал междугороднее художественное объединение «Картинник», не имевшее постоянного состава участников. Вышло это случайно. Сочиняя текст к подарочной досочке на день рождения какого-то коллеги, он, чтобы не искать рифму к слову «именинник», и придумал данное название:
— «Тра-та-та (начала уже не помню)... на именины имениннику,
Получи картинку от картинника!»
Анонимные члены общества «Картинника» (придумавшие себе придурошные псевдонимы) собирались в подвале Б. У. Кашкина, дабы разрисовывать досочки примитивистскими картинками на его стихи. А по выходным эти творения раздаривались первым встречным — тем, кто реагировал на сочиненные Б. У. Кашкиным песни и хороводы.
Для этого разрабатывались «Приемы максимальной коммуникативности» (1989) универсальные тексты, зная первую строку которых, любой прохожий мог присоединиться и подпевать, меняя, например, последнее слово: «Я открою рот и думаю: ну-ну! (ну, да; горох; гав-гав; му-му и др.)».
На голове Б. У. Кашкина неизменно красовался колпак с колокольчиками, а на груди — признание «I am the great Russian poet». На вопрос прохожего, почему соотечественники уведомляются о том не по-русски, Кашкин ответил:
— Иначе не поймут!
Дарились картинки так. Б. У. Кашкин принимался распевать написанный на досочке собственного сочинения текст (который подхватывали все «картинники» у него за спиной), сопровождая свой козлетон игрой на балалайке и тубе.
Текст, например, такой:
— «Слезятся маленькие глазки
У крокодильчика без ласки»...
Крокодильчики есть? — спрашивал Б. У. Кашкин после песнопений, и досочка доставалась тому, кто первый протягивал руку и кричал:
—Я — крокодильчик!
Ещё пример:
— «Хиппи, не тусуйтесь долго, / Не то и «Время» упустить недолго». Хиппи есть сегодня?.. «Панки, долго не тусуйтесь, / Программой «Взгляд» интересуйтесь». А панки есть?..
Или:
— «Упало яблоко с утра гнилое на траву: / Мне умирать давно пора, а я ещё живу». А кто-нибудь, кому умирать давно пора? На, умирай на здоровье!
Б.У. Кашкин рассказывал:
— Помню, в первые «перестроечные» годы зрители однажды так раскрепостились, так прекрасно реагировали: Я! Я! Я! Только вытаскиваю досочку, у меня её прямо из рук выхватывают. Чем, думаю, их пронять? Вытаскиваю: «Если ты — гигант ЧК, / не пей и точка, ТЧК!» Чекисты, спрашиваю, есть?.. Воцарилось неловкое молчание... Ну так как же, говорю, кэгэбэшники, стукачи есть кто-нибудь? Неужели нет никого?.. Наконец до одного дошло, говорит: я!.. А через месяц, глядишь, все уже способны и это с юмором воспринимать!..
Для выездных представлений был разработан разборный шатёр, на который данные картинки вывешивались. С 1989 по 1991 год «Картинник» объехал многие города бывшего Советского Союза (Москва, Ленинград, Одесса, Таллинн, Омск, Новосибирск, Красноярск, Барнаул, Челябинск, Пермь, Тюмень, Ростов-на-Дону, Череповец и др.), вовлёк в свои представления около 500 человек и раздарил по приблизительным подсчётам более 5 000 разрисованных досочек. Выступал на фестивалях «альтернативной неофициальной культуры» и «комсомольско-молодежного творчества», уличных театров и неигрового кино.
Однажды на Арбате, между двумя панк-фестивалями к Б. У. Кашкину подошёл довольный американский турист и обрадованно сказал:
— Я угадал, кто вы! Вы — ска-ра-мохи!
После чего Б. У. Кашкин стал именовать себя «панк-скоморохом», а своё сборище окрестил «фолк-панк-шоу-скоморох-тусовкой».
В конце 1980-х рок-фестивали на разных окраинах Союза проводились чуть ли не каждые выходные — вплоть до 2 января 1992 года, когда произошла «либерализацию цен». Товары с прилавков тут же улетучились, и цены авиабилетов упорхали на недосягаемую высоту. Выступать на рок-фестивалях теперь звали лишь тех, кто собирал стадионы. Но воскресные представления Б. У. Кашкина продолжились в сквере у свердловского ЦУМа (летом) и на «неформальной» выставке «Ленина, 11» (зимой). А потом «перестроечное» брожение умов окончательно закончилось, все бывшие бездельники оказались при делах, по воскресеньям в букашкинский подвал никто не приходил, и представления стихли
В сентябре 1992 г. первый приютивший Б. У. Кашкина подвал сровняли с землей, а сам он в угоду созданному массовой мифологией образу перестроечного художника переквалифицировался из инженеров в дворники. Но и тут не успокоился. Стал делать на подведомственной ему территории выставки «для птичек». И вскоре новые безымянные добровольные помощники из придуманного им движения «Народные дворники России» принялись расписывать мусорные баки, заборы и гаражи заповедями о необходимости блюсти внешнюю и внутреннюю чистоту:
«Не чавкай, сын, не чавкай, дочка,
Не поросята вы и точка!»
Сын Б. У. Кашкина рассказал:
— 1992-й год. Что он делает? На своей работе в «Уралтехэнерго» пишет заявление о переводе его обычным дворником. С ведущего инженера! Шаг дикий, никто не понимает, почему? Я ему помогаю перед школой — приезжаю в 7 утра, а в 8 с чем-то уезжаю, и еще вечером... И мы вовсю разгребаем снег, но не как умные люди — только до директорской машины дорожку... Мы разгребаем сначала там, где рабочие к помойке ходят. Естественно, все друзья (кто там работает) начинают: вы думайте головой!.. Нормальные люди сначала около директора чистят, а на заднем дворе — пусть хоть всё заледенеет!.. Тогда произошла страшная девальвация рубля, смешение с внешней экономикой, все стали только о деньгах думать... Отделы перевели на хозрасчет, а отец из-за здоровья уже не мог в командировки ездить. Но это никого больше не интересует, только как самим выжить... Вот от этого, я думаю, он и сбежал! Вынес «коммунизм», а «капитализм» не вынес. И если раньше он всегда пытался выделиться, стилягой был, то тут ушел в полнейший аскетизм. Решил: буду ходить как полное отрицание вот этому капитализму. Вот этим появившимся «новым русским» с барсетками… Наша помойка была страшной, там же рядом цех — какие-то болванки, железки… Но за два-три дня мы ее разгребаем, наводим идеальный порядок и начинаем украшать — пока ещё просто подкрашивать. И тут ему приходит идея: берём сейчас вот эти ржавые листы, расписываем у себя, потом приносим на помойку и развешиваем. И даже более того — начинаем расписывать помойные баки! Естественно, все друзья из «Уралтехэнерго» говорят: ну что это такое?! Тогда он идёт на следующий шаг. Начинает зазывать каждое утро на помойку друзей. Мы за свои деньги покупаем мясо или курицу, замачиваем трехлитровую банку шашлыка, помели-порисовали — и всех на шашлык приглашаем. На помойку! И получилось так, что все эти главные инженеры ходили на помойку общаться с Малахиным (они не знали, кто такой Букашкин — для них это Малахин)... Пообщаться с Малахиным, поесть шашлыка и посмотреть на наши художества. То есть он всё наоборот перевернул. Предприятие, которое думало только о «тыщах»... И дворников, которые метут дорожки только для руководства…
— Чем мы от нынешних авангардистов-постмодернистов отличаемся, — пояснял Б. У. Кашкин, — они из музея хотят помойку сделать, а мы из помойки — музей! Помойка — индикатор социальных изменений в государстве, показатель уровня цивилизации! Искусство у нас принадлежит народу, вот мы и расписываем помойки, чтобы приблизить это самое «искусство» к народу, чтобы приятно было туда что-то бросить, приятно было взять...
Все подконтрольные Кашкину мусоросборники украсили патетические транспаранты «На помойку — с чистой совес

01.02.2010